1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18

В опере творчество художника определяется драматургией спектакля и характером музыки. Они неразрывно связаны. Кустодиев чувствовал это и стремился средствами живописи выразить мысли драматурга и композитора. Однажды, при постановке «Блохи» в Большом драматическом театре в Ленинграде, декорации и костюмы, созданные им, помогли рождению музыки спектакля, правда, при помощи режиссера— им был тогда Н. Монахов, который настаивал на том, чтобы в основу оркестровки этой пьесы был положен не струнный квартет, а гармоника, балалайка и домбра. Музыка к спектаклю была написана Ю. Шапориным, и исходным пунктом его музыкального решения были тогда декорации Кустодиева, который за год до этого оформлял «Блоху» с режиссером А. Диким в Москве во 2-й Студии МХТ. Для Большого драматического театра Кустодиев сделал новый вариант декораций, сохранив свое решение спектакля как балаганного действа. «Балаганная нота» была задана и композитору, который сумел подключиться к замыслу режиссера и художника и создал музыкальное оформление в духе музыки народного площадного театра.

Музыка к «Блохе» была переделана позднее в сюиту. И, как говорил в 1928 году Н. Монахов: «...блистательная сюита Ю. Шапорина из „Блохи" теперь стала желанным гостем симфонических оркестров».

Шапорин был очень увлечен поэзией Блока, в 1939 году им была написана симфония-кантата «На поле Куликовом», в 1944 и 1963 годах оратории «Сказание о битве за русскую землю» и «Доколе коршуну кружить» на слова Блока и др. Таким образом, Ю.А. Шапорин вдохновлялся в своем творчестве произведениями и Кустодиева и Блока. Кустодиев считал, что в опере музыка должна давать тон всей постановке больше, чем либретто словесное, характеру музыки должен соответствовать характер постановки. В статье «Задуманное и осуществленное» (1920), написанной художником по поводу постановки «Царской невесты» Римского-Корсакова в Большом оперном театре Народного дома в Петрограде, в которой он участвовал, Кустодиев писал о «светлом нежном рисунке песен Марфы» на «тяжелом фоне всей музыкальной драмы» и о цветовой гамме декораций к III акту, «родственной музыке и дополняющей ее», о «красочных сочетаниях» декораций и костюмов, которые заставили бы «глубже почувствовать музыку оперы». Цвет вообще ассоциируется у Кустодиева с музыкальным звучанием, а колорит он называл «оркестром красок» (вспомним, что Блок тоже обращался к образу оркестра, когда говорил о революции, как о «мировом оркестре»), и великие живописцы прошлого ему казались «музыкантами колорита». Пятно неба, дали и зелень, золото, шелк — все это, как в симфонии Бетховена, «удивительно разыграно (флейта и скрипки)». И художников Кустодиев делит на музыкальных и немузыкальных—«колористов» и «неколористов». В его представлении «колористы» — это Тициан, Тинторетто; современные художники Сомов, Петров-Водкин — «неколористы».

Здесь есть отзвук исканий синтетической музыки Скрябина и Чюрлениса. Художник с интересом относится к «музыкальной» живописи Чюрлениса — «Чюрленис убеждает своей музыкой». Это говорит о том, что Кустодиев знал звучание скрипки, флейты, трубы, тромбона. Этому научила его работа в оперном театре, слушание музыки на концертах. В работе в оперном театре наибольшее выражение нашли музыкальность Кустодиева и его знание музыки. Картины художника тоже «музыкальны», в них часто встречается шарманщик («Весна»), а в его «Масленицах», «Балаганах» и «Праздниках» присутствуют небольшие балаганные оркестры с непременным «турецким барабаном», сопровождающие нехитрые театральные представления. В «деревенских» полотнах Кустодиева часто встречается гармонист со своей голосистой гармонью, он — сельский музыкант, вокруг него собираются хороводы, поются песни, разрумянившиеся девушки пляшут с молодыми сельскими парнями.

Купец, считающий деньги. 1918 г.

Кустодиев, как и Блок, знал и чувствовал народную мелодию, он отразил ее в хороводных песнях «Деревенских праздников» и «Девушки на Волге» — это изобразительный эквивалент народной песни о Волге, девичьей доле, русской природе. Колорит, символика изобразительной речи, сюжетная завязка картин — все отвечает песенному настрою картин. «Степан Разин» мог быть навеян волжскими народными песнями, которые слышал Кустодиев на его родине в Астрахани, где их пел вольный «понизовый люд», и в Верхнем Поволжье, где еще жили предания о народном вожде, «царе от нищеты». Как и Блока, Кустодиева интересовал, несомненно, городской романс, который, как и у Блока, был связан в творчестве Кустодиева с темой мещанского житья, провинциальной жизни. Кустодиев, исследовавший художественную культуру городского простонародья, с особым художническим вкусом изобразил среду бытования городского романса: его «чувствительно» и «обольстительно» поют кустодиевские щеголи из третьего сословия у окон и балконов своих провинциальных Дульсиней.

С большим интересом встретил Кустодиев на рубеже веков рождение частушки как песенного городского фольклора. Художник ценил ее, он видел в ней проявление той творческой активности народных масс, которая была ведущей темой его искусства. Кустодиев сам собирал частушки и сделал несколько линогравюр-лубков, озорных и задиристых. Частушка, как мы знаем, интересовала и Блока, он тоже претворил ее в своем поэтическом творчестве. Мы отмечали уже частушечные ритмы некоторых стихов Блока, и особенно поэму «Двенадцать».

Как и Блок, Кустодиев чувствует «оркестр» и голос отдельного музыкального инструмента. Но если говорить о предпочтении, то в поэзии Блока это трудно сделать, тогда как у Кустодиева это «народные инструменты» и в первую очередь гармонь и гитара — «семиструнная подруга» мещанского городского сословия. Но, пожалуй, главнейший музыкальный инструмент в искусстве Кустодиева — это колокол. И Блок, и Кустодиев любили колокол. Это был музыкальный инструмент нации, сопровождающий народную жизнь во всех ее проявлениях, голос народной воли в России, недаром так назвал свой журнал Герцен. Картины Кустодиева как бы наполнены звучанием колоколов и звоном колокольчиков, которые тоже рождают представление о воле, о движении-полете, о гоголевской тройке. Звонкой тяжелой медью торжественно, празднично, весело или умиротворенно звучат кустодиевские колокола его многочисленных колоколен, разбросанных по живописным полотнам, гравюрам, рисункам и театральным декорациям. Настраивая жителей города на праздник и веселье, звучат они как аккомпанемент народной радости, разливающейся безбрежным морем в праздниках художника. Колокола — это музыка площадей. Ее умел слушать Кустодиев. Звон колоколов сопровождает жизнь кустодиевских героев в будни и праздники, рождая покойную тишину или раздольное и шумное веселье. Мощная музыка колоколов, рассыпающаяся трель бубенчиков и колокольчиков кустодиевских троек, заливистый голос деревенской гармони — все это музыка народа.

Балаганы. 1917 г.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18