1-2-3-4-5-6-7

Творчество Б.М. Кустодиева — важнейшее звено русского реализма. Его искусство своими корнями уходит в глубины русской жизни, художник отражает ее так широко и всеобъемлюще, как никто из его современников. Кустодиев, думается, не только испытывал чисто художническую потребность быть реалистом, он, подобно древним летописцам, осознавал свое творчество как долг перед потомками, русской историей, будущим родины — он должен рассказать о России правду, свидетелем которой был. Мощный реализм Кустодиева рожден этим стремлением к правде, подлинности, которыми, кажется, проникнуты каждая мельчайшая клетка творческой натуры художника.

Осень в провинции. 1926 г.

Широко охватывая русскую действительность, он не проходил мимо мелочей и частностей, находя всему свое место в огромной панораме русской жизни, создаваемой им с таким вдохновением и последовательностью. Но его жадность ко всем проявлениям жизни, ко всему, что он видел вокруг себя, не была жадностью Плюшкина, в доме которого драгоценности вместе с хламом были свалены в одну кучу. Рачительный хозяин, Кустодиев понимал смысл и назначение всех тех мелочей, которые он видел в жизни. В его изображении эти мелочи приобретали новое значение и новую ценность. Что же превращало эти обычные, повседневные и даже прозаические мелочи в эстетические и сущностные ценности, как обычные камешки в руках Хозяйки Медной Горы в сказке Бажова в изумруды и опалы? Их превращали в драгоценности тот свет любви и та оптимальность общественного смысла, которые освящали у Кустодиева все мелочи каждодневного бытия. Эта одухотворенность повседневного была замечена исследователями творчества Кустодиева.

В чем же, как и почему проявляется потребность Кустодиева в идеальном, если все, что изображено художником, достоверно, документально и доказуемо? Изображая Россию, как край богатства и изобилия, был ли он прав, не погрешил ли перед истиной? Соответствовал ли образ, созданный художником, исторической правде? И да, и нет. Все, что изображал Кустодиев, существовало в действительности, было увидено им в жизни. Детство художника прошло в Астрахани — крае огромных природных богатств. Летом и осенью астраханские базары ломились от фруктов и овощей: яблоки, помидоры, арбузы, дыни, виноград свозились в город из садов, огородов, бахчей и виноградников на лошадях верблюдах, сплавлялись на лодках. И сейчас осенняя Астрахань поражает своим изобилием овощей и фруктов всех, кто приезжает туда, так же как поражают россиянина базары Ташкента или Самарканда. А рыбой Астрахань издавна кормила всю Россию. Еще в XVII веке «пайщиками» ее рыбных промыслов были знатнейшие бояре и князья. С тех пор не переводились рыбные запасы Нижней Волги и Каспия, хотя хищнически истреблялись они всеми, кто дорывался до них, наживая на астраханской и каспийской сельди, красной рыбе, икре, тюленьем жире миллионные богатства на ярмарках и главном торжище России — Нижегородской ярмарке.

В годы детства Кустодиева самый воздух в Астрахани казался пронизанным рассолами и копченостями — от ящиков, бочек, мешков с рыбой, которые хранились в амбарах и лабазах, грузились в лавки, магазины и на палубы пароходов пропахшими рыбой астраханскими грузчиками.

Говоря об изобильной кустодиевской России, надо помнить еще и о том, что художник изображал жизнь торговых волжских центров страны, где действительно сосредоточивались большие богатства— в Астрахани, Нижнем Новгороде, Костроме. Кустодиев был очевидцем и свидетелем притока и оттока с Волги российских богатств. А если говорить о тихих зеленых улицах и садах провинциальных русских городков, столь милых сердцу Кустодиева, то и сейчас, весной улицы Костромы, Кинешмы, Плеса, Борисоглебска утопают в тяжелых гроздьях сирени, цветущих яблонь, а осенью из садов свешиваются ветви с наливающимися яблоками, в урожайные годы ими буквально засыпаны приволжские города.

Все это Кустодиев видел, как видел художник Мыльников¹, балаганы, тройки, карусели, как видел проявления народного веселья, праздничных обычаев, народных эстетических и этических устоев писатель В. Белов, рассказавший о них в своих «Очерках о народной эстетике» с большим уважением к традициям народной культуры и этики, с аналитической содержательностью и философской глубиной. Все изображенное Кустодиевым существовало в действительности и перенесено им оттуда в искусство. И все-таки существующее в его искусстве чем-то шире жизни, будто раздвигает ее пределы.

Это несовпадение истинных и представляемых художником границ явления и составляет у него возможность рождения идеального. Смысл же идеального у Кустодиева во всеобщности и непрерывности национального благополучия и народной радости. На его, Кустодиева Руси всем «живется вольготно и весело», его Россия — «могучая» и «обильная», и он как бы не хочет вспоминать о нищете и вековой угнетенности народа, о разоренных крестьянских избах и «несжатых полосах», об истощенной и нерожающей земле, об ужасающих условиях жизни русского пролетариата — всем том, с чем пришла Россия к Великой Октябрьской революции.

Кустодиевский идеал народного счастья утопичен, и эта утопичность, думается, есть ключ к творчеству художника, именно она составляет основу своеобразия его искусства. Но утопичность социального идеала Кустодиева во многом определяется народной утопией, рожденной народным мировосприятием, которое художник так глубоко и многогранно исследовал, стремясь познать сущность народного характера, интересы, стремления и мечты народа, понять его созидательную волю во всех ее проявлениях — изобразительном искусстве, театре, хореографии, архитектуре, фольклоре, быту, обычаях и, наконец, в его социально-философском сознании.

Многие исследователи справедливо отмечали эту связь искусства Кустодиева с народным мировосприятием, народным идеалом счастья (М. Эткинд, Т. Коваленская, В. Лебедева, И. Раздобреева, Т. Савицкая, С. Капланова и др.)

Портрет И.А. Рязановского. 1914 г.

¹ Б.М. Кустодиев. Каталог выставки. Л., 1978. Вступит, слово А.А. Мыльникова.

Предыдущая глава

1-2-3-4-5-6-7