И. С. КУЛИКОВУ

15 августа 1901, Петербург.

Большое Вам спасибо, дорогая Юлия Евстафьевна, за Ваше милое, теплое сегодняшнее письмо. Вы пишете, что в моем прошлом письме что-то не было договорено, да разве на двух листах можно все высказать, что думаешь.

Я Вам безусловно верю во всем, что Вы говорите, и буду верить, но... меня преследуют сомнения,— не относительно Вашего ко мне чувства, а вообще [о] том, что будет. Вот собственно то, что, быть может, я Вам не писал, но что Вы почувствовали по тону моего письма. Но все это я гоню от себя прочь, заглядывать далеко не нужно, все будет так, как должно быть, я на этот счет верю в какую-то безусловную фатальность. И, знаете, после того, как решишь так, станет спокойнее и как-то легче на душе. Особенно это сильно было вчера, когда мы что-то говорили с Ильей Ефимовичем, и вот он, между прочим, и сказал, что (хотя истину старую — но вечно новую) все будет в свое время (мы говорили о материальной обеспеченности после выхода из Академии), что главное любить свою работу, а остальное придет, и думать об этом теперь — значит лишать себя возможности спокойно и здраво смотреть на вещи. И он так уверенно и ободряюще это говорил, что мне стало легко, и я с большим удовольствием стал работать. Я, кажется, уж слишком многого хочу, не имея на это никаких данных, уметь не хотеть — это большое счастье. А что сомненья относительно работы у меня всегда будут, несмотря на то, удачно или нет я напишу ту или другую вещь; это уже во мне самом сидит так крепко, что никакими силами их оттуда не изгонишь. Итак, «прочь сомненья» и элегический тон, а будем веселы, жизнерадостны, главное здоровы, здоровы и телом и душой, а то психопатия заразительна. Вот и теперь, несмотря на то что идет дождь [и] небо серое, скучное, у меня поет все внутри — или оттого, что я здоров, или оттого, что получил Ваше письмо и готов скакать и прыгать и делать бог знает что...

...Время я провожу довольно однообразно... С 10 часов иду в Совет и до 4-х там работаем, потом домой прихожу, обедаю и после пишу дядю. И [тем], что днем довольно долго работаю и потом обедаю, объясняется, почему неудачно идет портрет; для писания особенно хороша свежесть впечатления, когда вы так ясно и просто все видите и передаете это все, и уже работа сама не носит характера чего-то вымученного и усталого. Иллюстрации свои тоже налаживаю и думаю кончить к сроку. Много способствовало этому и то, что Илья Ефимович говорил, что не нужно отступать от выработанных и установившихся типов и свое дать можно только в самом выполнении и трактовке...

Так мы будем зимой работать в Совете, и не знаю — в пасмурные дни там такая тьма, что углем-то рисовать нельзя, не только красками. Репин говорит, что месяца на два мы забастуем зимой, и я поеду в Муром писать этюды к конкурсной картине, которую еще, собственно говоря, не надумал, то есть я надумал, да еще не представляю ясно, как это все будет¹. А хочется мне написать непременно зимнюю — уж очень интересно, а главное, не избито — ново...

ГРМ, ф. 26, ед. хр. 11, лл. 22-24.

¹ Речь идет о картине «Базар в деревне». И.С. Куликов приглашал Кустодиева для сбора материалов к ней приехать в Муром.