|
|
1-2-3
И решил сразу, по свежим следам поработать над фоном. Широкой кистью и мастихином он сделал несколько энергичных мазков, однако больное плечо стало опять ныть, и он стал механически вытирать кисти, опуская их в скипидар.
В голове бились мысли о следующем заказчике, который должен скоро прийти, и вообще обо всех этих «именитых», с которыми он оказался столь роковым образом почему-то связанным. Когда-то он трепетал перед ними, с великим тщанием работая над "Государственным Советом"- Теперь по-деловому сажает их в нужные позы, командует, как Веласкес, натурщиками.
Да, Веласкес, властелин кисти… Нельзя было оторваться в музее Прадо от его инфант, карликов, от его гениального портрета семьи Филиппа. При широком, сочном мазке почти прозрачное письмо! И как смело он поставил в центре картины свою любимую маленькую инфанту, рядом карлицу, а короля и королеву изобразил лишь отраженными в зеркале… Кустодиев так любил искусство старых мастеров, что даже при одном воспоминании о Веласкесе он «отошел» немного. Улыбнулся, вспомнив, как хороши сегодня были волосы у Таганцевой.
Ах, эта рука, почему она так болит, давит сердце… Это совсем ни к чему сегодня. Через час придет светлейший.
 |
|
Портрет Ф.И. Шаляпина. 1922 г.
|
В дверь постучали, и появилась мать, Екатерина Прохоровна, которая недавно приехала к ним. Кустодиев почему-то с пронзительной ясностью вдруг увидел, как она постарела. Вот кого надо писать. Не Таганцеву, а ее! Сколько он помнит, всегда взгляд матери выражал немой вопрос: как сын, что он?
— Спасибо, милая! — Он обнял ее. Пообещал к трем часам, когда придут сестра с братом, выйти в гостиную.
Она тихо закрыла за собой дверь.
…Князь Голенищев-Кутузов сел в кресло с царственным достоинством. В отличие от Таганцевой он не был говорлив, не менял позу, зато впадал в сонливость.
И снова палитра с красками, мольберт, кисти. А где-то в глубине смутное недовольство тем, как все это похоже, как натурально…
Он писал однажды: "Если меня что привлекает, так это декоративность. Композиция и картина, написанная не натурально и грубо вещественно, а условно-красиво. Вот почему я не люблю своих вещей, в которых все это есть".
Князь и Таганцева были именно грубо естественны, похожи.
— …Превосходно, в высшей степени натурально, — сказал князь по окончании сеанса. — Весьма и весьма. Не то, что у этих… импрессионистов. Видели днями во дворце Моне, Ван-Гога, Матисса… и еще кого-то, запамятовал. Как вы смотрите на них, Борис Михайлович? Не правда ли, это ужасно? Мазня, беспорядок… Я говорил с его величеством — он думает так же.
Художник сдержанно ответил:
— Мне лично работы импрессионистов кажутся очень интересными. Они расширили возможности искусства.
— Но они исказили мир жизни, — настаивал князь, — у них это все так зыбко…
Об импрессионистах Кустодиеву пришлось вести разговоры и с царем во время сеансов для скульптуры в мраморе. И потом, когда делал портрет Николая. В одном из писем он писал:
"Ездил в Царское 12 раз; был чрезвычайно милостиво принят, даже до удивления — может быть, у них теперь это в моде — «обласкивать», как раньше «облаивали». Много беседовали — конечно, не о политике (чего очень боялись мои заказчики), а так, по искусству больше, но просветить его мне не удалось — безнадежен, увы… Враг новшества, и импрессионизм смешивает с революцией: "импрессионизм и я — это две вещи несовместимые", — его фраза".
Ох уж это потребительское отношение к искусству, как он от этого устал!
 |
|
Портрет Ирины Кустодиевой. 1926 г.
|
1-2-3 |