1-2-3-4-5-6-7

«Родственников» у Кустодиева, как на пиру, много: передвижники, лубок, вывеска, народный площадной театр, русские художники-жанристы А. Венецианов, П. Федотов, В. Суриков, А. Рябушкин, Ф. Малявин, А. Архипов, русский богатырский эпос, лирическая русская песня, народная сказка, у Кустодиева ближайшие «родственники» не только в России, но и и за ее пределами — Брейгель, Рабле, Рубенс. Кустодиев в «родстве» с русской иконой и русскими скоморохами, Н. Гоголем, А. Островским, Н. Некрасовым, скромными, но очень привлекательными в своей искренности писателями «натуральной школы» В. Одоевским, С. Максимовым, А. Потехиным, А. Левитовым, Н. Кокоревым.

Обращение Кустодиева к народной социальной утопии несомненно. Но совпадая с утопией в некоторых параметрах, его творчество отнюдь не перекрывается ею. Особенно чувствуешь это, сравнивая Кустодиева с Честняковым. Утопичность последнего «чистой воды»; утопическая фантазия Кустодиева прикреплена к конкретным местам; чаемое ее изобилие у Кустодиева связано не со сказочными городами и странами — туманной обетованной землей счастья, а с Россией. Здесь, в России, обретенной и ухоженной заботливыми руками предков, может быть осуществлен земной рай народной мечты. Здесь, в России, может быть, сказочная страна Беловодия.

Наличие в творчестве Кустодиева идеального и идиллического роднит его с народной утопией, возможная осуществленность идеала уводит его за ее пределы. Художник не только переложил народную социальную утопию на язык искусства, но дал свою транскрипцию народной социальной мечте, в ней чувствуется время, в которое жил художник,— XX век с его проблемами, заботами, надеждами и опасениями и собственное восприятие художника, его представление о России, ее будущем. Природные богатства России, которые так широко показал Кустодиев,— материальная основа ее будущего, фундамент и главная предпосылка. Характерно, что и А. Блок также думал о возможностях, которые открывали России богатства ее земли. В 1908 году Блок писал свои проникновеннейшие строки: «Россия, нищая Россия»,— а немногим позже (П. Сухотин вспоминает, что это было в доме Блока на Пряжке, значит, после 1912 года) поэт говорил: «Когда я подумаю, постараюсь только представить себе, сколько в России богатств, сколько так называемых недр и возможностей, то почти сумасшедшая мечта создается в моей голове, мечта о том, когда все эти недра задвигают машины и люди. Чем будем для мира мы — дикие скифы, русские мужики»¹. Об этом вспоминает и искусствовед М. Бабенчиков: «Он охотно и подолгу говорил со мной о зреющих народных силах. Его любимой жизненной темой стала тема о мировом будущем промышленной молодой России— „Россия не нищая. Россия — золото, уголь",— негодующе бросил он мне как-то»². Но чтобы из богатейших недр страны извлечь ее богатства, нужен труд, усилия целого народа. В народных утопиях есть легенды, где беспечальное житье определялось отсутствием необходимости трудиться— земля родит сама, без вмешательства человека. Но в целом народная утопия воздвигает идеал счастья, основанный на равном труде всего общества, на социальной справедливости, только равный труд родит богатства и именно труд — источник народного изобилия. Изображение труда народного, как это было у передвижников, у Кустодиева на первый взгляд отсутствует — он редко изображает фабричных рабочих или крестьян-землепашцев в процессе труда, то есть физический труд.

Берендеевка. Эскиз декорации к спектаклю А.Н. Островского "Снегурочка".

Труд, на первый взгляд, вообще отсутствует в радостной «Стране Кустодии»; главное времяпрепровождение ее обитателей— веселье. Но это и есть у Кустодиева выражение жизнедеятельности народа.

Веселый народ создает свое искусство, бесчисленные образцы которого щедро рассыпаны на полотнах художника. Кустодиев в образной форме как бы выражает по-своему социалистический идеал труда, труда как радостного творчества народа, вступая одновременно в дискуссию, которая велась в предреволюционных символистских декадентских журналах на тему «Красота спасет мир», Кустодиев дал свое толкование этому: «Мир спасет творчество народа». Аспект радости, веселой игры, в которой Кустодиев представлял свое понимание труда как творческого процесса, выражал сущностные социальные представления художника. «Если в народе сохраняется идеал красоты и потребность ее, значит есть и потребность здоровья, нормы и, следовательно, тем самым гарантировано и высшее развитие народа»³ — так думал о России Ф. Достоевский, так думал, если проникнуть в глубинные процессы его творческого сознания, и Кустодиев.

Вспомним в связи с этим слова Томаса Манна: «Священная и освобожденная игра, которую называют искусством, всегда будет необходима человеку, чтобы он чувствовал себя действительно человеком»⁴.

Если анализировать творчество Кустодиева с позиций близости его с народной социальной утопией, то нужно подчеркнуть еще два очень важных обстоятельства. Первое заключается в том, что сама утопия не была раз навсегда данной и неподвижной сферой сознания народа, она менялась и приметы этих изменений отражали развитие социальных отношений русского общества. Среди рожденных разным временем народных утопических легенд есть и такие, которые созданы не крестьянской средой, как обычно это было в утопии, а мелкобуржуазной. А. Клебанов видит такие мелкобуржуазные начала в Преображенской общине, возникшей в Москве в конце XVIII — начале XIX века. Социальный идеал таких мелкобуржуазных утопий определялся собственностью, товарным производством. Известно, что старообрядчество было связано с купечеством, капиталами которого подчас поддерживались заволжские скиты. В произведениях Кустодиева чувствуется привкус и этой утопии, ее социальный идеал.

Исследователь русской народной утопии А. Клебанов говорит, что как только родилась утопия, родилась и сатира на нее: в древнерусской литературе — «Сказание о роскошном житии и веселии», в Англии — «Веселая страна Кокейн», в Нидерландах — «Страна лентяев» Питера Брейгеля (Мужицкого). В «Сказании о роскошном житии и веселии» рассказывается о стране, где земное изобилие рождается само собой, без трудового вмешательства человека: «Там того много, а все самородно».

Можно предположить, что Кустодиев— знаток фольклора и древнерусской литературы знал «Сказание», оно было близко ему своей образностью, народным оптимизмом восприятия, изобилием и радостью, сочетанием самой смелой гиперболы с той конкретностью, которая убеждает в «Сказании» и через триста лет.

В нем есть строки, будто прямо проиллюстрированные Кустодиевым: «А жены там ни прядут, ни ткут, ни платья моют, ни кроят, ни шьют и потому, что всякого платья готового много... верхнева платья цветнова коробья и сундуки накладены до кровель, а перстней златых и серебряных, зарукавей, цепочек и монистов без ларцев валяется много ... »⁵. «И кроме радостей и веселья, песень, танцованья и всяких игр, плясанья никакоя печали не бывает... Аще кому про тамошние покой и веселье сказывать начинаешь, никако ничто тому веры не пойме»⁶.

Краткое и концентрированное — праздничное в жизни у Кустодиева, как и в сатирической народной утопии, протяженно, вечно и длительно олицетворяет собой идеальный образ устроения общества.

¹ Александр Блок в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 2. С. 88.
² Там же. С. 170.
³ Кожинова В. И назовет меня всяк сущий в ней язык // Наш современник. 1981. № 1. С. 152.
⁴ Манн Томас. Письма. М., 1975. С. 49.
⁵ Русская демократическая сатира XVII века. М.; Л., 1954. С. 41.
⁶ Там же.

1-2-3-4-5-6-7