1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18

Композитор вошел и в стихи Блока — «Вотан» (1900), Зигфрид, Нотунг навеяны музыкой Вагнера. Под влиянием Вагнера Блок переложил последнюю сцену «Розы и креста» в стихи и мечтал, чтобы музыка Вагнера сопровождала ее постановку. Но не встретился Блок творчески с тем, кто был в современной музыке ему, может быть, ближе всех — с Рахманиновым; это находили и те, кто приглашал Рахманинова к участию как композитора в постановке в Московском Художественном театре драмы «Роза и крест». В творчестве Рахманинова была та же щемяще-русская нота, что и в «Родине» Блока, их творчество близко своей поэтикой и образами («воля», «судьба», Древняя Русь).

Если Блок не был музыкальным в обычном смысле слова, то тем не менее он, как никто из его предшественников в русской поэзии, осознавал мировоззренческое, философское значение музыки, и никому она не была так сердечно «внятна». Блок знал «душу» многих музыкальных инструментов, в его стихах встречаются гитары, скрипки, гармоника, бубны, бубенцы, свирель, арфа, колокольчики и колокол, и он находит каждому свое место, свое звучание в грандиозном оркестре его поэзии: «исступленно и бешено» воют «кабацкие скрипки», «жжет» гармоника, «поет свирель», тяжело и глухо звучит колокол. Но музыка для Блока это прежде всего песня — поют ямщики, цыгане, женщины, матросы, поют «кто-то», нищий, ветер, ручей, метель, море, гроза, юность. Поэт знает бесконечно много эпитетов, выражающих дух песни: вольная, звучная, страстная, тяжкая, «трудная», «веселая», «нежная», «заунывная», «тоскливая», «глухая», «монотонная», «ветровая», песня-гимн. Блок знает, как звучит оркестр, ему знаком захватывающий порыв мазурки, «вальса звон» и вместе с тем монотонное одноголосье древних стихарей и псалмов. В поэтическом творчестве Блока звук трактуется как музыкальное начало: «приближается звук...», и «слезы, и песни», «и надо плакать, петь, идти», «влюбленные ему песни шлю», «манили страстною душою звуки».

Блок поистине «сын гармонии», он слышит ее в глубинах народной души, в страсти, в природе, в «грозовом вихре революции», музыке «сфер». И задачу художника он видит в том, чтобы стихийному, хаотическому, существующему в жизни, придать высокий дух гармонии. Тонко понял сущность музыкального у Блока А. В. Луначарский, он писал о философии музыки у Блока: «Блок не только во всех своих и чужих бытовых переживаниях, в повседневности с ее скучным и с ее ярким различает звучащие за всем этим мелодии и аккорды, которые составляют внутреннюю ценность и подлинный смысл совершающегося, но он и всю вселенную рассматривает как своеобразную кору, своеобразную угрюмую и холодную внешность, под которой бушует стихийность, пламя музыкального начала, имеющего свою особую судьбу, велениям которого и подчиняется внешнее. И история человечества также для Блока определялась этим внутренним музыкальным горением. Он полагал, однако, что от времени до времени пламя музыки застывает, уходит вниз, кора становится толще, оледеневает, наступают амузыкальные эпохи, которые Блок считал бездарными, мрачными, которые он ненавидел»¹. Блок знает музыкальные эпохи — Древняя Греция («греки выдумали гармонию сфер»), Возрождение. Буржуазная эпоха не музыкальна и не гармонична, и дух музыки живет сейчас в «гармонии светил», в глубине народной души, в народных революциях. И недаром Блок более других произведений в русской музыке ценил «Хованщину» Мусоргского и «обязанность художника» в современном ему обществе видел в том, чтобы слушать ту музыку, которой звучит «разорванный ветром воздух». Представления о музыке Кустодиева не так грандиозны, всеобщи и патетичны, он воспринимает музыку более непосредственно, хотя глубоко и образно.

Купец, считающий деньги. Фрагмент.

Как и Блок, Кустодиев не мог бы представить себе свою жизнь без музыки. Еще в детстве он, видимо, научился нотам и, едва поступив в Академию художеств, сообщает матери о том, что «поигрывает на рояле» по нотам «Евгения Онегина» и «Русалку». Последующие его письма родным полны восторгов от прослушанных опер («Дубровский», «Ромео и Джульетта», «Фауст» с Шаляпиным) и от игры пианиста Иосифа Гофмана. И потом больной художник, находясь на лечении в Швейцарии (Лозанна), пишет жене в Петербург о концерте симфонической музыки, данном Парижским оркестром Ле-муре,—«настоящая хорошая музыка». И вкусы его так совпадают со вкусами Блока: «Лучше всего, конечно, Римский с Вагнером». Римский-Корсаков вызывал уважение как художник-гражданин, Кустодиев был свидетелем высоко гражданственного поведения музыканта во время революции 1905 года, которая в его собственном творчестве вызвала к жизни «Олимп», «Путиловскую» сесию, рисунки к «Календарю русской революции».

Римский-Корсаков был близок Кустодиеву своей русской темой, своим тираноборчеством, песенно-музыкальным фольклором. С композитором Кустодиев встретится и творчески, оформляя в 1918 году «Снегурочку».

Вагнер потрясал Кустодиева своим пафосом, космогоничностью, высокой героикой, художник разделял его революционность, которая так была созвучна настроениям передовой русской интеллигенции, взволнованно идущей навстречу грядущей русской революции. Кустодиев так глубоко понимал и чувствовал Вагнера, что завещал своим близким, когда он будет умирать, иметь возможность слушать траурный марш Зигфрида. Кустодиеву, как и Блоку, музыка нужна была как воздух. И когда больной художник уже не смог выходить из дома, музыка звучала у него в квартире. У Кустодиевых играли М. Юдина, В. Софроницкий.

С восторгом встретил художник детекторный приемник, поставленный ему в 1923 году сыном. Приемник давал ему возможность слушать музыку всегда, когда он хотел, музыка помогала ему работать. «Отец наденет наушники, возьмет в руки альбом и, слушая концерт, рисует. Он мечтал о том времени, когда музыка будет слышна прямо из аппарата, без наушников, и можно будет видеть изображение». Художник предвидел изобретение телевидения. У Кустодиева была потребность выражать себя музыкально: он играет на рояле по слуху и не какую-нибудь «легкую музыку», а «отрывки из опер», как писала его дочь Ирина. Кустодиеву купили скрипку, и он играл вместе с дочерью, которая аккомпанировала ему на рояле. Кустодиев «любил и пел народные песни, особенно волжские, здесь он был большим знатоком и пел с душой, и сам за душу брал своими песнями. В эти минуты он преображался, становился каким-то подтянутым, сосредоточенным, казался ушедшим от действительности; сидит в своем кресле в вельветовом коричневом пиджаке, руки сложены и кажется, что проплывают мимо него виденные им когда-то картины: Волга-матушка широкая течет, клубятся облака, плывут белоснежные корабли, реют паруса, душу надрывает стон бурлаков. Он и сам говорил, что во время пения видит подобные картины. Когда приезжал Шаляпин, они пели дуэтом волжские песни, Кустодиев подпевал мягким тенором». Любимыми композиторами Кустодиева, кроме Вагнера и Римского-Корсакова, были Бетховен, Моцарт, Берлиоз, Шопен, Шуберт, Шуман, Глюк, Бах, Скрябин (портрет Скрябина Кустодиев исполнил для Ленинградской консерватории). Кустодиеву выпало редкое счастье слушать юного Шостаковича, который был школьным другом дочери художника Ирины, он часто играл Кустодиеву Грига, Шопена и импровизировал в его присутствии; возможно, он слышал и первые композиторские опыты мальчика Шостаковича. Кустодиев был не только свидетелем рождения творческого гения Шостаковича. Возможно, даже темы Первой симфонии были созданы при жизни Кустодиева. Искусство художника само оказало влияние на формирование творческой личности Шостаковича, еще не исследованное нашим музыкознанием. Во всяком случае, известно, что одна из первых сочиненных юным Шостаковичем прелюдий была посвящена Кустодиеву, и в опере зрелого Шостаковича «Катерина Измайлова» (по Лескову) угадываются мотивы живописи художника.

Семья Кустодиева была дружна с матерью Шостаковича и сестрой Марией, она не раз была моделью художника. Он изобразил ее у окошка «В голубом домике», она позировала ему для «Девушки с чашкой». Дружба Д.Д. Шостаковича с семьей Кустодиевых сохранилась до самой смерти композитора. Страстно увлекшийся оперой, молодой Кустодиев сразу по окончании Академии приходит в театр и работает около года в Мариинском театре как помощник художника под руководством А. Головина. Работа в театре непосредственно приобщила его к опере как театрального художника, которым он станет по-настоящему через десятилетие.

¹ Блок А. Избранное. Л., 1936. С. 7.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18