1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18

В некоторые моменты художник и поэт спорят. В одном из стихотворений поэт пишет: «Здесь ресторан, как храмы, светел, а храм открыт, как ресторан». В «Зиме» (1922) на первом плане изображен трактир «Волга» с заиндевелыми окнами и входом, куда стремятся многочисленные посетители, а сзади в прямой близости к трактиру изображен храм — он светится своими белыми стенами среди печных дымов, инея и морозных снежных облаков, но в этом сопоставлении нет ни блоковского сарказма, ни насмешки. Это воспринимается так непринужденно, естественно и житейски просто, как деталь города, как сфера народных интересов, так же просто, как присутствующие здесь дети, общительные старики, провинциальные кавалеры, собаки. Можно было бы написать о блоковских и кустодиевских собаках: у поэта это «брошенный пес», «собака выла»; у Кустодиева они дружественные человеку обитатели города.

Улица у Блока как бы отчуждена от человека, она гибельна для человека; у Кустодиева — это вместилище народной жизни, своеобразный провинциальный форум, обжитая среда человеческого обитания. Недаром у Кустодиева двери и ворота в домах обычно открыты на улицу, как бы приглашая войти в дом или выйти из дома к людям на улицу. Собственно улица у Кустодиева это как бы продолжение человеческого дома, она создана людьми для людей. Человеческое общество — это прежде всего коллектив, где важен и нужен каждый. И быт, заботы — это сфера человеческой жизни, в которой Кустодиев находит радость, и тепло человеческого общения, и традиции народного быта, тогда как у Блока:

Весь день — как день: трудов исполнен малых
И мелочных забот¹.

Разность восприятия городского быта проявляется и в колорите, в котором написаны улицы у Блока и Кустодиева: у Кустодиева они залиты солнцем, сияют инеем, голубыми тенями на снегу, радуют разнообразием одежд; у Блока город обычно серый: «серые прохожие», «безнадежная серая даль», «встала улица, серым полна». Эти параллели в творчестве Кустодиева и Блока столь очевидны, что можно думать о взаимовлиянии искусства художника на поэта. Но и различия так явственны!

Отметим еще существенную параллель в творчестве Кустодиева и Блока — иронию, к которой так «подключено» творчество обоих мастеров, но они владели ею по-разному, и корни ее были различны. Кустодиев получил ее — боевое оружие — от русской реалистической литературы и искусства XIX века, в наследство от Федотова и Перова, от Гоголя и Некрасова, воспринял ее в классовой сущности как средство обличения социальных язв. Он создавал произведения, высмеивающие монархическую систему России — помещиков («Праздник в деревне», 1917), попов («Встреча. Лето, 1921), полицейских («Крещение», 1921). Но самый любимый его герой — купец. Хорошо зная русского «мироеда», Кустодиев создал свою «сатирическую кантату» и высмеял корысть, тунеядство, необразованность, косность русской буржуазии. Но его разоблачение не имело в основе своей трагизма, как у Блока. Русское купечество Кутодиев видел как бы через народное сознание, вооруженное социальным оптимизмом.

Стихи Блока пропитаны ядом, горечью, ненавистью. Бичуя современное буржуазное общество, где равно заражены социальной гангреной и фабриканты, и чиновники, и поэты, и художники, Блок вообще отказывает им в праве на жизнь: это нелюди, паяцы, мертвецы. Блок, как современник Кустодиева, имел с ним общего врага — государственную систему царской России, но на это накладывалось еще и личное разочарование. Блок пережил то, чего Кутодиев не переживал: художник-реалист, он трезво воспринимал жизнь, без иллюзий относился к социальной расстановке сил в России. Блок пришел к реализму через идеализм, через культ прекрасного, и его отрезвление было тяжелым пробуждением от дивных снов. Разочарование было дополнительным источником, питавшим иронию Блока.

Ирония Кустодиева не только рождена современностью, она рождена еще и народной иронией, уходящей в истоках своих к апокрифам, сатирической народной утопии. Поэтому его ирония— это здоровый насмешливый смех Рабле; смех Блока — смех человека, отрекшегося от своего прошлого, от своей среды, от прошлых идеалов — горький смех «отречения». И недаром стихи Блока своей ритмикой, рифмой и образами иногда напоминают великого немецкого сатирика Гейне.

Последние важные параллели в творчестве Блока и Кустодиева — музыка и театр, оба они были музыкальны и театральны по природе своего творчества; музыка и театр занимают в искусстве обоих большое место. О музыке в творчестве Блока писалось много, о творчестве Кустодиева пока ничего не написано, но музыка — это как бы надежный мост, перекинутый между обоими мастерами, хотя музыкальны они были каждый по-своему и музыкальное начало в их произведениях выражено соответственно их творческим индивидуальностям.

Блок в обычном смысле не был музыкален, как вспоминают его родные, он не играл ни на каком инструменте и не умел воспроизвести слышанное, не обладал, как они считали, музыкальным слухом, хотя обладал большим чувством ритма. Сам Блок тоже не считал себя музыкальным: «Я осужден на то, чтобы вечно поющее внутри никогда не вышло наружу». Трудно сказать, знал ли Блок и его близкие о существовании «внутреннего слуха». Во всяком случае поэтическое творчество Блока говорит о его редкой музыкальности. Блок, может быть, самый музыкальный из русских поэтов. Только тонко чувствующий музыку, мог создать такое, как:

Приближается звук.
И покорна щемящему звуку,
Молодеет душа².

Это не только начало стихотворения, это начало мелодии, рождающейся на тончайшем pianissimo, растущей, ширящейся, наполняющейся музыкой, как совершеннейшее crescendo. Еще в детстве у будущего поэта возникло стремление к «misique». В его семье обладали музыкальными способностями бабушка (Бекетова), отец, мать. Так что любовь к музыке у Блока была уже «генной». Всю жизнь он посещал оперу, музыкальную драму, концерты, в том числе «Вечера современной музыки». Среди композиторов, которых он слушал, знал и любил,— классики русской и европейской музыки — Чайковский, Бородин, Глинка, Визе, Глюк, Мусоргский, интересовавший стихией народного, восприятием исторического прошлого России. Блок любил русскую народную песню, увлекался песней цыганской, знал частушку, исполняемую под гармошку. Блок был в курсе исканий и достижений современной ему музыки. В музыке Римского-Корсакова его привлекали искания композитора в области народной обрядности, языческих верований, пантеистических представлений; Чюрленис интересовал своим синтезом живописного и музыкального, Скрябин — философской глубиной, новаторством, страстностью музыкальной речи, раскованностью личностного начала в человеке, обнаженностью души. Скрябин был близок ему, как был близок в живописи Врубель. Блок откликнулся на смерть Врубеля статьей, на смерть Скрябина горестной записью в Дневнике: «Умер Скрябин». Возможно, Блок и Скрябин были знакомы, они могли встретиться в театральной студии Мейерхольда, где играла жена Блока и бывал Скрябин. Близок Блоку и Вагнер, он был для него Вергилием в музыке (недаром, как сообщает Т. Хопрова³, в его библиотеке были все статьи и оперные либретто Вагнера). Вагнер открыл Блоку в музыке философское восприятие мира, космическую широту познания. Ему были близки вагнеровское утверждение гуманизма в эпоху буржуазного распада, высокая интеллектуальность, народность революционного пафоса. Через Вагнера Блок во многом воспринимал и русскую революцию.

Голубой домик. Фрагмент.

¹ Блок А. Собр. соч. Т. 3. С. 47.
² Там же. С. 265.
³ Блок и музыка. Л.; М., 1974.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18