1-2-3

...Навестив следующий раз Бориса Михайловича, я увидел новую его работу — портрет Максимилиана Волошина. С поэтом я не встречался (знал его лишь по портретам Н. С. Войтинской и Г. С. Верейского) и заметил, что он вызывает представление о Стеньке Разине. «Чудно, — откликнулся Кустодиев, — а Голлербах находит совсем иное сходство — с Силеном. А голова и чувства у него — золотые, это настоящий, божьей милостью, поэт». Затем Борис Михайлович перешел к рассказу о своем летнем пребывании в «толстовских местах» (Гаспре), и мы долго беседовали о Льве Николаевиче...

Позже он заговорил, по собственному выражению, о «бренных житейских делах» — об издательствах, главном, как мне кажется, источнике существования художника в 1920-е годы.

Борис Михайлович расспрашивал меня о ленинградских издательских деятелях. Особенно интересовал его И. И. Ионов¹, о котором он много слышал, видимо, от Голлербаха, как о человеке противоречивом, сложном.

Будучи близко связан с Ионовым личными и служебными отношениями, высоко ценя его деятельность и зная деловые связи Кустодиева с Ленгизом, я всячески стремился создать у Бориса Михайловича истинное представление о личности Ионова со всеми ее светлыми и темными, не столь уж существенными, чертами. Между прочим, Кустодиев, видимо, впервые узнал от меня, что на Международной книжной выставке во Флоренции в 1922 году было экспонировано, по инициативе Ионова, несколько его работ («Шестнадцать автолитографий», «Шесть стихотворений Некрасова», «Утренники», книга вторая, и оригинал обложки книги М. Артамонова «Земля родная»)².

Другим привлекавшим внимание Кустодиева издателем являлся Л. М. Клячко: книжки «Радуги» нравились ему, и он заинтересовался личностью самого издателя. До революции Клячко был известным журналистом (псевдоним — Л. Львов), едва ли не первым в России (по времени) политическим интервьюером, типа легендарного Генри Бловица; в начале нэпа он открыл издательство детской литературы совершенно нового типа. Взамен слащаво-поучительных произведений добродетельных дам-писательниц (В. Желиховской, К. Лукашевич, Л. Чарской) появились занимательные, остроумные и веселые книжки Н. Агнивцева, Вит. Бианки, Б. Житкова, С. Маршака, К. Чуковского, Е. Шварца с прекрасно исполненными рисунками в красках Ю. П. Анненкова, С. В. Чехонина и других. Особенно удачными были книжки с иллюстрациями В. М. Конашевича, Б. М. Кустодиева, В. В. Лебедева, А. А. Радакова. Так возникла подлинно новая, советская книга для детей, и заслуга ее создания принадлежала всецело Л. Клячко. Появившийся позже, в составе тех же сотрудников, детский отдел Ленгиза унаследовал опыт «Радуги» и был, в сущности, ее продолжателем.

Расспрашивал Кустодиев и о некоторых авторах, произведения которых он иллюстрировал: Елене Данько, Лидии Лесной, старых большевиках А. Ф. Ильине-Женевском, Н. И. Подвойском.

Беседовали мы и о книжной иллюстрации и эстампах. Кустодиев выражал радость по поводу наступившего в советское время «второго ренессанса» искусства эстампа — литографии, ксилографии, линогравюры, офорта. И действительно, двадцатые годы были временем бурного расцвета как художественной иллюстрации, воспроизводившейся самой разнообразной техникой, так и самостоятельного эстампа. Не все, разумеется, было по душе Борису Михайловичу. В работах некоторых графиков отсутствовала, по его словам, «плоть», орнаментальные иллюстрации их были мало связаны с содержанием книг. (Возникшее в те же годы увлечение самого Бориса Михайловича гравированием было, как мне кажется, связано в какой-то мере с острым недостатком красок, о чем он неоднократно упоминал.)

Видя большой интерес Бориса Михайловича к современной гравюре, я как-то послал ему несколько новинок — на память о наших беседах. Это были сюиты иллюстраций, еще не известные Кустодиеву: вологжанина Н. П. Дмитревского к «Театру» (драматическим произведениям) Блока, А. И. Кравченко к «Сверчку на печи», В. Н. Масютина к «Вампиру» А. К. Толстого. Вскоре, однако, Юлия Евстафьевна принесла их обратно, сказав, что Борис Михайлович не хочет лишать меня таких интересных и редких оттисков. Тут же она вручила мне автопортрет Кустодиева, предназначенный, по ее словам, для не вышедшей еще в свет монографии Воинова, и свой портрет — автолитографию Бориса Михайловича 1922 года. Попутно она напомнила о желании его написать портрет моей жены, о чем говорил и сам художник в одну из наших встреч. Я был тронут таким предложением, но, по понятным причинам, не мог, конечно, его принять.

Желая, со своей стороны, выразить чем-нибудь внимание Борису Михайловичу, я обратился за советом к Нотгафту и Верейскому. Незамедлительно последовал ответ, что лучше всего предоставить Кустодиеву возможность удобной поездки в автомобиле в окрестности Петрограда. И на самом деле, нельзя было, по словам Юлии Евстафьевны, доставить Борису Михайловичу большего удовольствия: он был в восторге от таких прогулок и радовался им как ребенок. Это позволяло облегчить Кустодиевым и трудное устройство летнего отдыха в Луге в 1924 году.

Впрочем, мне не пришлось подметить у Бориса Михайловича уныния, пессимизма либо выслушать и жалобы на его положение, когда простой выезд из дома являлся целым событием. Казалось, он забывал о своей беспомощности, не замечал трудностей жизни. Лишь раз это прорвалось в его письме. Рассказывая о чрезвычайно утомительном путешествии пригородным поездом на дачу в Лугу летом 1924 года, он обмолвился с горькой иронией о «всей сложной „постановке" отъезда», о чем всегда тревожилась Юлия Евстафьевна.

Вспоминая выдающихся людей, мы часто забываем об их верных спутницах жизни. Между тем быть подругой такого человека часто не так уж легко, в данном же случае положение осложнялось тяжелым состоянием Бориса Михайловича. Юлия Евстафьевна являлась его добрым гением, устроительницей всего сложного бытия художника, с максимально возможными удобствами. На ней лежали и все внутренние, домашние заботы, и все внешние, городские дела. Ей приходилось постоянно посещать издательства, служившие главной материальной базой семьи, для «согласования» эскизов, получения гонораров и т. д., раздобывать необходимые для работ материалы, исполнять разные поручения мужа. А поездки Бориса Михайловича в Москву, дальние путешествия в Крым, на Волгу, даже простые прогулки по городу — все это было сопряжено со значительными трудностями. Худенькая, слабенькая по внешности, но неутомимая, Юлия Евстафьевна успешно справлялась со всеми тяготами и заботами...

¹Илья Ионович Ионов — старый большевик, политкаторжанин, организовал в начале 1918 года первое советское издательство (Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов) и руководил его преемником Петроградиздатом — Ленгизом. Энтузиаст книжного дела, он привлек к работе крупных специалистов. Он же явился инициатором издания первых советских журналов «Пламя», «Книга и революция», а равно участия СССР на Международной книжной выставке во Флоренции в 1922 году. Позже возглавлял издательства «Земля и фабрика», Гослитиздат, «Международная книга», работал в США. В конце 1930-х годов пал жертвой произвола.
² Каталог русского отдела Международной книжной выставки во Флоренции в 1922 году. П., Госиздат, 1923, стр. 140, 176, 197, 277.

1-2-3