1-2-3-4-5-6-7-8

Насколько же историчен образ русского крестьянства в произведениях Кустодиева? В «покое» и «безбранности», патриархальности и просветленной гармоничности отношений кустодиевских «крестьянских жанров» есть та идилличность, которая уводит их к народной социальной утопии.

Но дух свободы, раскованность, человеческое достоинство и радость рождены в них, несомненно, временем — предчувствием социальных перемен, верой в народное счастье, силу и возможности народа, предчувствием Революции.

Исконная мечта русских писателей и художников о свободном русском крестьянине приобрела в преддверии революции реальность: «Над Русью оживающей иная песня слышится...» Это и питало творческое мировосприятие Кустодиева, как бы «пел он воплощение счастья народного...».

Одновременно с крестьянской темой в творчестве Кустодиева оформляется и другая тема, которая на много лет станет в его искусстве ведущей, — тема жизни русского купечества.

В 1910 году, когда были написаны «крестьянские» полотна Кустодиева — «Ярмарка» и «Праздник в деревне», создаются первые «купеческие» — «Гулянье», «Провинция» с торговыми рядами, приказчиками и купцами, а в 1912 году «Купчихи в Кинешме» — произведение в своем роде программное.

После 1910 года крестьянская тема в творчестве художника отступает на второй план, но никогда не уходит совсем, оставаясь как бы питательной почвой его искусства. После Октябрьской революции она снова активизируется— теперь в основном в графике — цикл «Времена года», «Ярмарка» (1926), иллюстрации к произведениям Некрасова и другие.

Зима. Масленичное катанье. 1919 г.

Обращение Кустодиева к крестьянской теме было закономерным для него как художника-реалиста, выросшего в недрах передвижничества. Крестьянское начало как бы отводило художника к традициям гуманистической русской литературы и искусства, ведущим началом которых было их неизбывное чувство долга перед народом.

Но интерес Кустодиева к купечеству как теме искусства кажется неожиданным — она была, казалось, уже исчерпана Федотовым и Перовым, русским критическим реализмом; и в начале XX века, в эпоху лидерства в русской культуре «Мира искусства» и символизма, обращение к ней выглядело даже странным архаизмом.

В искусстве Кустодиева в этом плане не было единомышленников. Изысканному, утонченному восприятию «мирискусников» и визионерскому воображению символистов купеческий мир Кустодиева претил своей материальностью и казался слишком заземленным и пресным для того, чтобы можно было найти в нем начала гротесковости, открыть поэзию ужасов.

Только А. Ремизов, выросший в этой среде и хорошо знавший быт русского купечества, ввел этот образ в символистскую литературу, переведя купеческую бездуховность, страсть к наживе, дремучую примитивность его сознания в «ценность» декадентской, модернистической образности.

Купец-сундучник. 1923 г.

1-2-3-4-5-6-7-8