1-2

Г. К. Крыжицкий.
Последняя театральная работа Б. М. Кустодиева

Пожалуй, ни в одном театральном жанре работа художника не имеет такого решающего значения, как в театре кукол. «Ведь правда же, — писал в свое время энтузиаст кукольного театра режиссер К. К. Тверской, — какая заманчивая для художника возможность — создать фигуру исполнителя, целиком воплощающую его замысел! Здесь нет тех непреодолимых препятствий, которые в обычном театре ставит человеческое тело, очень мало поддающееся какой бы то ни было обработке»¹.

Может быть, именно в этом и заключается притягательная сила, искони привлекавшая к театру кукол внимание и интерес художников. Особенно повезло в этом отношении единственному в СССР театру марионеток: с первых же дней его существования в его работу включились первоклассные мастера живописи: Н. Калмаков, М. Добужинский, Е. Кругликова, затем Е. Янсон-Манизер, Е. Якунина, Оскар Клевер и другие.

Принимая осенью 1925 года ленинградский Театр марионеток, я отлично сознавал, что успех дальнейшей работы зависит прежде всего от того, удастся ли привлечь к созданию постановок настоящих мастеров кисти. Сын пейзажиста К. Я. Крыжицкого, я вырос среди художников, сам немного работал акварелью и, понятно, научился разбираться в живописи и полюбил ее с детства. Поэтому, возглавив Театр марионеток, я сразу же начал переговоры с М. Бобышовым, В. Замирайло, H. Акимовым. Художники откликались довольно охотно, но не всем удавалось схватить специфику этого очаровательного театра...

Надо сказать, что к этому времени положение нашего скромного коллектива кукольников несколько улучшилось: мы получили стационар в помещении детского кинотеатра «Смена», на углу Крюкова канала и Садовой. И, хотя материальные дела по-прежнему оставляли желать лучшего (мы работали «на марках» как трудколлектив), я мечтал о создании некоего детского художественного театра марионеток с репертуаром из сказок и феерий, инсценировок классических произведений и пьес новых наших авторов, с декорациями и куклами, изготовленными лучшими художниками.

На очереди стояла постановка чудесной сказки «Петушок, золотой гребешок» (текст присяжной кукольницы-педагога Н. Пятницкой). Музыку написал нам H. М. Стрельников, жизнерадостную, игривую, веселую. Мне мерещились какие-то необыкновенно яркие, ослепительно красочные декорации, празднично нарядные куклы. К кому же было обращаться с предложением оформить эту вещь, как не к...Кустодиеву, незадолго перед тем блеснувшему карнавалом красок в «Блохе» Евг. Замятина на сцене Большого драматического театра? Пускай спектакль в целом и не очень удался, неважно — но каким ослепительным богатством красок поразил Кустодиев в этом ситцево-пестром зрелище, как пленительны были и игрушечная «Тула», и диковинная «Англия»!

Ну, конечно же Кустодиев, жизнелюбивый и всегда праздничный Кустодиев, и только Кустодиев должен оформлять нашего «Петушка». Но как подступиться к такому художнику, как предложить ему мизерное вознаграждение по нашей скудной смете? В коллективе не было, разумеется, должности постоянного декоратора, оплата художника-оформителя входила в сверхскромные «постановочные расходы». Казалось бы, все это лишало нас возможности обращаться к «настоящим» большим художникам. И все-таки...

Смелость, как известно, города берет. Что ж, была не была,—набравшись храбрости, мы с заведующим постановочной частью А. Мясниковым решили позвонить Кустодиеву по телефону...

Отозвался женский голос. Мы робко отрекомендовались, приготовившись к резкому отказу. И вдруг — самая дружеская беседа!

— Борис Михайлович с удовольствием приехал бы к вам в театр, но, к сожалению, это невозможно... Нет, нет, подождите — он просит вас зайти к нему.

И жена Бориса Михайловича — это была она — условилась с нами о времени встречи.

Уже темнело, когда в один из предвесенних мартовских вечеров 1927 года мы с Мясниковым поднимались на четвертый этаж большого «модернистого» дома, какими начали незадолго до войны застраивать Петроградскую сторону.

Робко позвонили. Скромно вошли. Небольшая передняя вся в картинах. Во все настежь раскрытые двери видны сплошь завешанные работами Кустодиева стены, оклеенные однотонными обоями. Старинная, красного дерева мебель. Все вместе — словно интерьер старой барской усадьбы или музей новой живописи. Особенно запомнился мне замечательный портрет друга нашей семьи — певца И. В. Ершова.

Нас провели в кабинет Кустодиева. Да, пожалуй, именно кабинет, рабочая комната, но никак не обычная мастерская художника. Большая комната в несколько окон на улицу. Полутемно. Под потолком лампа с большим круглым абажуром, отбрасывающая яркий конус света на центр кабинета. А под лампой — кресло на колесах, а в нем, словно гофмановский волшебник, склоненный над работой художник. Перед ним прикрепленный к креслу рабочий столик, бумага, цветные карандаши, баночки красок и туши — словом, лаборатория этого алхимика, извлекающего из волшебных тюбиков и баночек ослепительные картины балаганных праздников, разноцветных веселых человечков и полнотелых рубенсовских красавиц.

Я представлял себе Кустодиева пожилым, почти стариком, — к нашему удивлению на нас глядело приветливое молодое, да, да, именно молодое лицо. Только вот несколько восковая бледность и легкая припухлость, но разве это имеет какое-нибудь значение при ласковом, веселом блеске глаз!

Мы сели и деловито изложили цель нашего визита.

— Кукольный театр, — повторял про себя Борис Михайлович. — Так, так, так... Кукольный театр... Это трудно! Это очень трудно...

И затем произнес слова, в которых выразил по существу всю философию этого жанра. Он сказал:

— Тут надо не играть в наивность, а быть по-настоящему наивным. Да, да, не наивничать, а быть наивным...

И тотчас же предложил:

— А ну-ка, покажите ваших кукол!

Мы предусмотрительно прихватили с собой несколько марионеток, чтобы познакомить Кустодиева с их устройством. И тут снова произошло нечто необыкновенное!

¹ Цит. по кн.: К. К. Тверской. М. 3. Левин. Л., «Academie», 1927, стр. 43.

1-2